Весна прискакала в Город аккурат к празднику, когда всех женщин принято одаривать подарками, говорить им всякие любезности, уступать место и пропускать вперед...чтобы потом в другие дни этого с облегчением и чувством исполненного долга уже не делать...
Однако многие искренне любят этот праздник, и потому-то Весна всегда приходит в Город за несколько дней до него, поднимая настроение у поздравляемых и расцвечивая петушиные хвосты поздравляющих. Потекли ручьи, как бешеные зачирикали воробьи, от вытаявшего и высохнувшего асфальта потянуло теплом, солнце весело блестело в лужах и пугало серые сугробы, которые от страха ёжились и потели.
Люди с удовольствием расстегивали тяжелую зимнюю одежду, ветер трепал их волосы, выпущенные на волю из-под шапок и платков, прибавилось на улице автомобилей, и вообще казалось, что уж теперь-то наступит совсем другая, настоящая и хорошая жизнь…
…Праздники имеют свойство кончаться. Весна, довольная произведенным эффектом, оседлала теплеющий ветерок и умчалась с ним в городские парки, где в ветвях густых деревьев, немного пошептавшись, они и уснули.
…Колючие звезды недобро глядели на оттаявшую землю, и от этих взглядов мороз пробегал по ее уже начавшей загорать коже... Тоненький, но крепкий ледок потихоньку сковывал притихшие ручьи, мутил ясные взгляды автомобильных стекол. На смену приятелю Весны с севера, нервно, будто внезапно оглянувшись, спешил совсем другой ветер, на ходу пытаясь попасть в рукава серо-белого снежного плаща, и полы его, взметнувшись, летели вслед за хозяином, хлеща по лицам ранних прохожих, разбуженных подступающим утром.
Через несколько часов проснувшийся Город, потягиваясь, пытался встать на ноги, но то и дело поскальзывался и спотыкался, теряя тапочки автобусов, потирая стремительно затекающие от не могущих сдвинуться с места автомобилей конечности - магистрали.
Лед. Толстый, суровый, не поддающийся жалким белым крупинкам противогололедных порошков, лихорадочно принимаемых Городом от онемения...
Ветер. Рвущий из рук сумки, отнимающий шапки и распахивающий верхнюю одежду, недавно так раздражавшую надоевшей за зиму тяжестью…
Только под землей теплилась обычная жизнь, сновали поезда метро, болтала что-то реклама, ярко светили лампы, и, как всегда, не было видно ни зимы, ни лета. Выскакивая из теплого подземелья, многие мрачно ругались, поплотнее застегиваясь и закрывая сморщенные лица воротниками и руками...
А некоторые, выходя на поверхность, замирали, и, на секунду забыв о мечущемся плаще Северного, вглядывались в краснеющее сквозь пелену снега солнце, предчувствуя уже идущее от него Настоящее Тепло.
